Всем нам, родившимся десятки лет спустя,
О той войне, минувшей не судить,
А тех, кто смог всё это пережить,
Осталось мало, быстро годы их летят.
Дед редко говорил про 41-й,
А вспоминая о войне, почти всегда,
Описывал он прочие года,
Видать, берёг мальчишеские нервы.
И слезы появлялись на лице,
Когда случалось пару слов ему сказать,
«Не дай-то Бог, тебе повоевать»,
Дед непременно добавлял в конце.
Но сызмальства был внук упрям безумно,
Умел слова из деда он тянуть,
И линию свою умел он гнуть,
Стыжусь. Порою тупо и бездумно!
И так за словом слово, раз за разом,
Воспоминания от деда шли и шли,
И в голову мою они легли,
Уже вполне оформленным рассказом.
В далёкие те славные года,
Был массовым патриотический порыв,
Едва услышав Сталина призыв,
Весь наш народ откликнулся тогда.
И дед откликнулся, он был одним из многих,
Оставивших учебники свои,
Ушедших со студенческой скамьи,
Топтать нелёгкие военные дороги.
Он начал путь в составе ополчения,
И принял на Днепре свой первый бой,
Ему везло, он выбрался живой,
Хотя попал под Вязьмой в окруженье.
О бое дед мне мало рассказал,
Как слёзно бы его я не просил,
Он лишь одно всё время говорил:
«Никто из нас тогда не побежал!».
Тогда их полк поставлен был в заслон,
Прорыв дивизии был должен прикрывать,
Они смогли, им удалось врага сдержать,
Хоть весь рубеж был кровью обагрён.
Оставшись впятером из целой роты,
Решили добираться до своих,
С одной винтовкою всего на пятерых,
На брюхе поползли через болото.
Частей немецких избегая по пути,
Дорог, открытых мест остерегаясь,
В сыром лесу осеннем укрываясь,
Им посчастливилось на третий день дойти.
Потом допрос чинил им «особист»,
Подолгу говоря отдельно с каждым,
Проверив всё и вся, да не однажды,
Он подытожил, дед пред Родиною чист.
А дед в училище затем направлен был,
И стала служба для него работой,
Командовал он позже взводом, ротой,
После войны до пенсии служил.
Ещё три года с лишним до победы,
Тогда им предстояло воевать,
Но кто же мог в тот миг об этом знать?
Включая моего, конечно, деда.
Ещё идя на фронт, твердил упрямо,
Дед вспоминал, в словах сквозила грусть,
Что месяц-два всего, и я вернусь.
Так утешал я плачущую маму.
Среди ровесников его из каждых ста,
Лишь трое выжило, когда их час настал,
Счастливчиком мой дед себя считал,
Наверное, то было неспроста.
Немало лет тому, как деда я лишился,
Вовеки не забыть мне похорон,
Как отдавал последний свой поклон,
Как многие в тот день пришли проститься.
Сейчас такое пишут про войну,
Что кулаки сжимаются невольно,
За наших ветеранов жутко больно,
Помои льют на их святую седину!
Но, слава Богу, память в нас жива,
Ей предстоит навеки сохранять,
Все то, что дед успел мне передать,
Его простые твёрдые слова.
Дед редко говорил про 41-й,
А вспоминая о войне, почти всегда,
Описывал он прочие года,
Берёг мои мальчишеские нервы.
Николай Гуськов.